Подводная Хиросима на глубине 300 метров: роковой рейс атомного флота: К-19

В 1961 году экипаж советской подлодки столкнулся с кошмаром, который не снился даже самым пессимистичным сценаристам. Эта история десятилетиями хранилась под грифом «Совершенно секретно», но сегодня мы расскажем её во всех деталях.

Технический гигант с фатальными изъянами
К-19, первая советская атомная подводная лодка с баллистическими ракетами, была спущена на воду в 1959 году. Проект 658, известный на Западе как Hotel-class, создавался в спешке — Хрущеву нужен был ответ на американские George Washington. Лодка несла три баллистические ракеты Р-13 с ядерными боеголовками, два реактора ВМ-А мощностью по 70 МВт и могла развивать скорость до 26 узлов в подводном положении.

По сравнению с американскими аналогами, К-19 была быстрее и глубже ныряла (до 300 метров), но имела критический недостаток — ненадежную систему охлаждения реактора. Западные субмарины, такие как USS Nautilus, оснащались дублирующими контурами охлаждения, а советские инженеры в целях экономии места и веса поставили систему без резерва. Как позже скажет один из выживших моряков: «Мы плавали на бомбе, которая тикала с момента выхода из дока».

Роковой поход: миссия на грани катастрофы
4 июля 1961 года К-19 вышла на учения в Северную Атлантику. Задача — имитация ядерного удара по США в случае войны. Но ещё до выхода в море лодка вызывала опасения: в докладах механиков упоминались проблемы с трубопроводами, а экипаж жаловался на запах гари в отсеках.

Начало похода
Глубокой ночью 12 июня 1961 года на Северном флоте царило необычное оживление. Экипаж атомной подводной лодки К-19 готовился к стратегическому походу, значение которого понимал каждый моряк. Их корабль — гордость советского ВМФ — предстояло проверить в условиях, максимально приближенных к боевым. В кабинете командира капитана 1-го ранга Николая Затеева царило напряжённое молчание. Только что закончилось совещание с представителями командования, где в очередной раз прозвучали слова о «исторической миссии» и «ответственности перед Родиной». Однако в техническом отчёте, лежащем перед Затеевым, сухим языком цифр описывались тревожные факты: за последние две недели обнаружены три новые трещины в трубопроводах первого контура, а датчики давления в реакторном отсеке периодически выдают некорректные показания.

К-19 была первенцем проекта 658 — первой советской атомной подлодки, оснащённой баллистическими ракетами. Её создание стало ответом на американскую программу «Джордж Вашингтон». Технические характеристики впечатляли: длина 114 метров, подводное водоизмещение 5000 тонн, два реактора ВМ-А мощностью по 70 МВт, позволявшие развивать скорость до 26 узлов под водой. Главным оружием были три баллистические ракеты Р-13 с ядерными боеголовками. По оценкам западных экспертов, одна такая ракета могла уничтожить город размером с Нью-Йорк.

Однако за впечатляющими цифрами скрывались серьёзные проблемы. Главный конструктор проекта Сергей Ковалёв в своём докладе в Минсудпроме отмечал: «Реакторная установка ВМ-А требует дополнительных испытаний. Надежность системы охлаждения не соответствует расчётным параметрам». Особую озабоченность вызывало отсутствие дублирующих систем — в отличие от американских аналогов, где применялись резервные контуры охлаждения. Этот технический недостаток станет роковым в июле 1961 года.

Начало страшной аварии
Утро 4 июля началось как обычный день боевого дежурства. Подлодка находилась в Северной Атлантике, выполняя учебное задание. В 04:15 по московскому времени вахтенный офицер лейтенант Владимир Енин заметил странные показания приборов в реакторном отсеке. Датчики фиксировали резкое падение давления в первом контуре. Температура начала стремительно расти, достигая критических значений. Капитан Затеев, мгновенно оценив ситуацию, объявил аварийную тревогу. В своём отчёте он позже напишет: «Показания приборов не оставляли сомнений — мы стояли перед лицом катастрофы. Реактор мог взорваться в любой момент, что означало бы не только гибель экипажа, но и возможный ядерный взрыв с непредсказуемыми последствиями».

Следующие часы стали испытанием на прочность для всего экипажа. В реакторный отсек, где уровень радиации уже зашкаливал, добровольно отправилась группа из восьми человек во главе с лейтенантом Борисом Корчиловым. Среди них был и старший матрос Юрий Повстьев, который в своём последнем письме домой писал: «Мы идём выполнять задание особой важности. Если что-то случится — знайте, я честно выполнил свой долг». Эти слова оказались пророческими.

Как развивалась катастрофа на К-19?
Работа аварийной команды в реакторном отсеке напоминала действия пожарных в адском пекле. Без специальных защитных костюмов, с самодельными инструментами, они пытались восстановить разрушенный трубопровод. Температура в отсеке превышала 60 градусов, а уровень радиации, как позже установят специалисты, достигал 5000 рентген в час — смертельная доза за считанные минуты. Лейтенант Корчилов, понимая, что времени почти нет, принял решение вручную соединить повреждённые трубы. В своём последнем докладе капитану он передал: «Мы нашли место разрыва. Пытаемся восстановить циркуляцию. Прошу приготовиться к худшему…» Эти слова стали его последним официальным сообщением.

Тем временем ситуация на борту стремительно ухудшалась. Врач корабля Леонид Осипенко в своих воспоминаниях подробно описал симптомы лучевой болезни, проявившиеся у членов аварийной группы уже через два часа работы: «Сначала нестерпимая сухость во рту, затем — кровавая рвота. Кожа покрывалась волдырями прямо на глазах. Но они продолжали работать, понимая, что от их действий зависят жизни всех на борту». Особенно тяжело пришлось старшему матросу Повстьеву — он получил дозу около 700 рентген, но сумел завершить монтаж временного трубопровода, прежде чем потерял сознание.

Капитан Затеев стоял перед невозможным выбором. С одной стороны — необходимость срочно эвакуировать облучённых моряков из заражённого отсека. С другой — риск оставить реактор без контроля. В рассекреченном бортовом журнале сохранилась его запись: «05:30. Реактор стабилизирован, но цена слишком высока. Восемь человек в критическом состоянии. Принял решение готовить аварийное сообщение на базу». Однако радиосвязь работала с перебоями — сказались повреждения от высокого уровня радиации.

К 07:00 утра 4 июля ценой нечеловеческих усилий экипажу удалось стабилизировать ситуацию. Температура реактора начала медленно снижаться, но победа далась страшной ценой. Восемь членов аварийной команды получили смертельные дозы облучения. Ещё пятнадцать моряков, участвовавших в спасательных работах, получили значительные дозы радиации. Врач Осипенко организовал импровизированный лазарет, но лекарств и оборудования катастрофически не хватало. В своих записях он отмечал: «Большинство пострадавших испытывают невыносимую боль. Морфий почти закончился. Остаётся только поддерживать их и ждать помощи».

Тем временем на берегу уже знали о беде. Первое тревожное сообщение с К-19 поступило в штаб Северного флота около 06:15. Адмирал Владимир Касатонов, тогдашний командующий, впоследствии вспоминал: «Мы сразу поняли — случилось непоправимое. Но масштабы катастрофы стали ясны лишь через несколько часов». Для спасения подлодки срочно направили группу кораблей во главе с крейсером «Мурманск», однако до места аварии им предстояло идти ещё более суток.

Спасение
Операция по спасению К-19 развернулась в условиях строжайшей секретности. Утром 5 июля к терпящей бедствие подлодке подошли первые советские корабли. Ситуация на борту к этому времени ухудшилась — несмотря на героические усилия экипажа, уровень радиации в центральных отсеках продолжал расти. Капитан Затеев в своем донесении командованию сообщал: «Состояние восьми членов экипажа критическое. Еще пятнадцать человек проявляют симптомы лучевой болезни средней тяжести. Прошу срочной эвакуации тяжелораненых». Однако эвакуация осложнялась штормовой погодой — волнение моря достигало 5 баллов.

Первым к борту К-19 подошел спасательный буксир СБ-10. Его командир, капитан 3 ранга Виктор Гришин, позже вспоминал: «Когда открыли люк, нам в лицо ударил запах жженого металла и чего-то еще… химического. Первые пострадавшие не могли даже говорить — у них отслаивалась кожа на руках и лице». Эвакуация проходила в несколько этапов — сначала забрали самых тяжелых, затем остальных пострадавших. Всего за двое суток на другие корабли переправили 37 человек, нуждавшихся в срочной медицинской помощи.

Тем временем в Москве уже знали о катастрофе. Министр обороны СССР Родион Малиновский лично доложил Хрущеву о ситуации. В рассекреченных протоколах заседания Президиума ЦК КПСС сохранилась запись: «Товарищ Хрущев указал на необходимость сохранения полной секретности происшествия и оказания всей необходимой помощи пострадавшим». Эта двойственность — с одной стороны, желание скрыть аварию, с другой — признание героизма моряков — будет характерна для всей последующей истории К-19.

8 июля поврежденную подлодку взяли на буксир и повели в базу. Путь занял почти две недели — приходилось идти малым ходом, постоянно контролируя состояние реактора. На борту оставалась минимальная команда из 20 человек, работавших в смену по 4 часа из-за высокого радиационного фона. Старший механик Александр Лесков в своем отчете отмечал: «Уровень радиации в центральных отсеках колебался от 200 до 800 рентген в час. Мы знали, что получаем опасные дозы, но другого выхода не было — бросить корабль мы не могли».

22 июля 1961 года К-19 наконец прибыла на базу в Западной Лице. Всех оставшихся на борту немедленно госпитализировали. Врач-радиолог Борис Иванюков, участвовавший в обследовании пострадавших, вспоминал: «Некоторые пациенты получили дозы до 1000 рентген. Их организм буквально разваливался на глазах — отказывали органы, выпадали волосы, нарушалась работа нервной системы». Первая смерть произошла 10 июля — скончался лейтенант Борис Корчилов. В течение последующих трех месяцев умерли еще 21 человек.

Пять версий катастрофы: от ошибок до рока
Спустя десятилетия историки и военные эксперты выдвигали разные теории аварии:

1. Конструктивный просчёт — система охлаждения не выдержала перегрузок.
2. Халатность экипажа — неправильные действия при повышении давления.
3. Диверсия — слухи о возможном вмешательстве иностранных агентов.
4. Скрытые повреждения — дефекты, о которых умолчали при постройке.
5. Роковая случайность — стечение обстоятельств, приведшее к цепной реакции.

Официальная версия — первая. Датчики давления вышли из строя, экипаж не заметил утечку, и когда температура в реакторе подскочила до 800°C, трубопровод лопнул.

Последствия катастрофы
Они оказались глубже и масштабнее, чем можно было предположить в первые дни после аварии. К осени 1961 года число погибших достигло 22 человек, а к концу года — 30. Среди выживших многие остались инвалидами: у 45 моряков развилась хроническая лучевая болезнь различной степени тяжести. Врач-радиолог Борис Иванюков в своем отчете указывал: «Даже те, кто получил относительно небольшие дозы в 100-200 рентген, впоследствии страдали от онкологических заболеваний, проблем с кроветворной системой и преждевременного старения». Особенно трагична судьба членов аварийной команды — из восьми человек не выжил никто.

Боря погиб, как герой

Секретность, окружавшая катастрофу, усугубила страдания семей погибших. Вдове лейтенанта Корчилова, Марии Ивановне, сначала сообщили, что муж «погиб при исполнении служебных обязанностей», а подробности отказались разглашать «в связи с государственной тайной». Лишь в 1963 году, после личного обращения к министру обороны, она узнала правду. В своем письме родным она писала: «Теперь я знаю, что Боря погиб как герой, но почему правду скрывали так долго? Разве подвиг нужно стыдиться?».

Официальное расследование, проведенное специальной комиссией под руководством адмирала Владимира Касатонова, выявило целый комплекс причин катастрофы. Главной признали конструктивные недостатки системы охлаждения реактора ВМ-А — отсутствие дублирующих контуров и ненадежные датчики давления. В отчете комиссии (рассекречен в 1992 году) говорилось: «Авария стала следствием совокупности факторов: конструкторских просчетов, производственных дефектов и экстремальных условий эксплуатации».

Примечательно, что действия экипажа были оценены как «грамотные и героические» — редкий случай, когда официальный документ советской эпохи содержал такие эмоциональные формулировки.

Катастрофа К-19 стала поворотным моментом в развитии советского атомного флота. Уже в 1962 году началась масштабная программа модернизации существующих подлодок: установка дублирующих систем охлаждения, улучшенных датчиков радиации, создание аварийных медицинских комплектов. Главный конструктор Сергей Ковалев отмечал: «Уроки К-19 заставили нас полностью пересмотреть подход к безопасности. Теперь каждый новый проект проходит многократные проверки на живучесть». Эти изменения сделали советские, а затем и российские атомные подлодки одними из самых надежных в мире.

Судьба самой К-19 сложилась парадоксально. После трехлетнего ремонта лодка вернулась в строй и прослужила до 1990 года, получив среди моряков мрачное прозвище «Хиросима». В 2002 году она была утилизирована, а ее реакторный отсек захоронен в Карском море. Сегодня о трагедии 1961 года напоминают мемориальные доски в Североморске и Санкт-Петербурге, а также экспозиция в Музее подводных сил России.

Историческое значение подвига экипажа К-19 трудно переоценить. Как отметил в своем выступлении в 2011 году тогдашний главком ВМФ России Владимир Высоцкий: «Их самопожертвование предотвратило катастрофу глобального масштаба. Современные моряки равняются на этот подвиг, а конструкторы помнят его страшные уроки». Действительно, современные российские атомные подлодки проекта «Борей» и «Ясень» воплотили в себе все уроки той трагедии — они оснащены многоуровневыми системами безопасности, способными предотвратить повторение катастрофы 1961 года.